Социальная организация казахов относится к разряду очень сложных и неразработанных проблем историко-этнологичес-кой науки. В целом, она представляет систему, в основе конструкции которой как стержень находится род /кочевой ру/. В то же время в эту систему кроме рода вошел ряд элементов, опре- деляющих не только внешние параметры социальной организации, но и ее функциональные действия. Таковы, вкратце, наши предварительные концепты. В предшествующих нам историографических традициях сложились несколько подходов в изучении социальной организации казахов. Не вдаваясь в результаты конкректных исследований этой сложной проблемы, мы можем в целом выделить две основные крупные концептуальные линии. Во-первых, в дореволюционной литературе социальная организация казахов отождестовлялась с родовой /особенно был популярен термин «родовое начало»/. В реалиях XIX в. и в особенности второй половины XIX столетия, такое отношение было продиктовано объективной ситуацией. Действительно, когда традиционный миропорядок был разрушен, когда действующая стратная система не работала, когда кочевники-казахи были оторваны от своих общественно-политических институтов и традиционых партнеров, род оставался самым последним оплотом традиционной социальной организации. В принципе, и в современной зарубежной этнологии отношение к социальной организации кочевых народов определяется именно таким подходом. Несколько иной подход вырабатывался в советской историографии. Она большим вниманием удостоила явные или мнимые социальные противоречия в казахском обществе, возведя иногда их в ранг классовых противоречий. Действительно, на первый взгляд в казахском обществе бросаются в глаза четкие контрасты между богатством и бедностью отдельных его граждан, сословий, родов и т.д. А все, что не поддавалось классовому анализу, преподносилось, как пережитки патриар- 222 хальных отношений и традиций, своеобразной ширмой прикрывающие реальные черты классово-феодального общества. В обоих вышеизложенных подходах есть свои плюсы и минусы. Наша задача заключается в выработке основных принципов анализа специфики социальной организации населения Великого степного пространства. Она включает и поиск кон- сенсуса, необходимого для примирения противоречий в историографии. Социальная организация есть прямое порождение своеб-разного уклада жизни. Если рассматривать отдельно кочевое общество, то основополагающим фактором формирования его общественных структур служат различные формы подвижного скотоводства. Эти формы хозяйственной деятельности требуют ежедневного ухода за скотом и мер по его защите. Именно скот является основным составляющим благосостояния кочевников, он же определяет социальный статус конкретного хозяина скота в данной среде. На этой простой основе и возникают первые ячейки социальной организации. Если уход и защита скота требуют усилий больших коллективов людей, то там мы видим крупные родовые единицы и союзы. Обычно в случаях каких-либо внешних воздействий /война, барымта и т.д./, когда опасность потери благосостояния возрастает, включается интеграционный механизм. С другой стороны, если господствует мир и благосостояние, то происходит автоматическое расщепление больших коллективов и из недр их появляются небольшие семейно-родственные группы, полностью берущие на себя проблемы, связанные с уходом и защитой скота. Так или иначе, первоначальная ячейка социального бытия кочевников напоминает семью. И естественно, что она предполагает близкое родство, общие интересы, общее нераздельное владение богатством. В силу различных обстоятельств, среди этих групп появляются исторически устоявшиеся группы. Для них характерны представления об общности происхождения, совместные перекочевки, наличие авторитетных родоправителей и т.д. Именно такое стабильное объединение носит название ру, уру, уруг, 223 суйек и переводится на русский язык термином «род». Само понятие «род» не всегда отражает ту социально-политическую нагрузку, которая заложена в реальной жизни на коче-ную группировку «ру». Для понимания специфики социальной организации степных народов Великого степного пояса Евразии, чрезвычайно полезно обратиться к проблеме рода и системы родства в историографии. Многие российские исследователи особенность социально-то строя кочевников видели в родовой организации. На наш взгляд, наиболее объективная характеристика содержится у В.В.Радлова: «У этих степных кочевников — очень своеобразная цивилизация, — отмечал он, — … мы имеем здесь дело со ступенью цивилизации, противоположной культуре эпохи оседлых народов, и нужно смотреть на их поступки и поведения с другой точки зрения… у них существует не анархия, а лишь своеобразные, отличающиеся от наших, но по своему вполне урегулированные культурные отношения». В.В.Радлов резко критикует своих предшественников, российских ученых во главе с А.И.Левшиным, отрицательно отзывавшихся о казахах, определивших общественные устои казахов как «смесь деспотизма и анархии». «Читая такие триады, легко прийти к мысли, что киргизы — отбросы тюркского населения Западной Азии, воры и бандиты, бежавшие в широкую степь, так как не желали привыкнуть к упорядоченной жизни оседлых народов, одним словом, раса, заслуживающая быть уничтоженной. Но на самом деле это совсем не так», — пишет В.В.Радлов. /206. — С.249/. Объективные обстоятельства кочевого быта определили своебразные формы управления и общественную структуру кочевых народов. Здесь никогда не было тех постоянных административно-территориальных форм и механизма администра- тивного управления, характерных для оседлых стран. В кочевом обществе прочность социальной структуры зависела от определенной комбинации родов, племен и союзов. Соотношение сил у родов и племен постоянно менялось, малейшее изменение во внешней политике, повышение плотности насе- 224 ления и необходимость перераспределения скота, как основного богатства, вызывала необходимость корректировки социального порядка. Социальное устройство должно было оказаться достаточно гибким и мобильным, чтобы обеспечить сохранность этноса. Таким образом, структура родов, исходящая от вполне реальных кровнородственных, а также мнимых генеалогических линий, связей служила фундаментальным началом общества. В виде формальной структуры социальной организации мы можем рассматривать существующие в обществе степняков социальные страты. Следует сразу отовариться, что вся существующая социальная организация и связанный с ней порядок основываются, в первую очередь, на высоком уровне самоидентификации кочевника с определенным этносом, т.е. этносоциальным организмом.«… Всюду бросается в глаза единообразие их обычаев, привычек, быта, характера и повсюду их резко отличает от других тюркских народов общее им всем осознание принадлежности к народу казак…», — отмечает С.Б.Бро-невский/57.-С.250/. Наиболее разительные особенности бросаются в глаза при сравнении социальных институтов оседлых и кочевых народов. Кроме внешних черт, социальный строй кочевников отличался от оседлых и по другим, более существенным параметрам, что было замечено еще М.Красовским в середине XIX в.: «Но, что можно отнести ко всем окружающим степь… государствам, не может быть вполне применено к киргиз-кайсац-кому народу… Покорив, положим для примера, Бухару, мы, можно быть уверенными в этом, нашли бы сочувствие в прежде угнетенном народе; но, завладев степью, не можем этого сказать уверенно даже теперь, именно потому, что здесь и прежде никогда не было гнета правителей, никогда не чувствовалась над собою нелюбимая власть…». В основе социальной организации народов Великого степного пояса лежали принципы родового начала, не имеющего ничего общего с общественными порядками земледельческого и городского населения Востока. Даже в конце XDC в., несмот- 225 ря на сильнейшие потрясения общественных устоев, приверженность к родовым традициям у казахов была сильной. П.П.Румянцев, глубоко анализируя социальный строй казахов, пишет следующее: «В основе этого разделения, не имеющего ничего общего с сословным делением дофеодального общества или классовым современного, лежит родовое начало…» /215. — С. 16/. К сожалению, многие бесценные материалы для науки по родовому быту казахов ныне потеряны. В годы советской власти невозможно было ими заниматься, поскольку родовые традиции рассматривались как отрицательный пережиток. Еще в конце 20-х гг. прошлого века советские ученые-историки под флагом марксизма- ленинизма преодолевали «теорию родового быта у кочевников». В конце концов всякие исследования об особенностях социального строя народов Великого степного пояса превратились в бесплодные дискуссии о месте феодализма у кочевников и роли собственности на средства производства и т.д. Родовая организация как объект научных интересов была в начале вытеснена из исторических исследований, а затем превратилась в сугубо специфичный предмет изучения этнографии, в перечне тем, связанных с определением этнического состава и этногенеза. Благодаря этнографии сейчас мы имеем кое-какие материалы по родам и племенам казахов и других тюрко-монгольских родов Центральной Азии. В советской историографии родовая организация отождествлялась с первобытным родом, что само по себе не сочеталось с существовавшим в обществах степных народов социальным устройством. Ставшее камнем преткновения в советском кочевниковедении это противоречие так и не было преодолено. В конце концов, эта диллема не была решена и в наше время. Некоторые попытки примирения столь противоречивых научных концептов предпринимались этнографами. Так, в науку вошли понятия о «поздних» племенах. Например: «поздние, патриархально-феодальные племена феодальной и капиталис- 226 тической эпох существовали, в противоположность «первобытным», уже не в составе примитивных аморфных этнолингвистических общностей, а в среде сформировавшихся народностей, сохраняясь в качестве реликтов, древних и средневековых компонентов их этногенеза» /106. — С.48/. Ради объективности следует подчеркнуть, что в этнографических исследованиях неоднократно замечалось, что так называемые реликтовые племена /имелись в виду позднекочевые/ по своей социальной сущности и механизму функционирования абсолютно не соответствует древней форме племени.В нем есть имущественное и социальное расслоение, в нем есть все признаки политической организаций. Однако, признать родовую организацию как живой и универсальный социальный институт, как основной стержень социальной организации кочевого общества этнографы так и не смогли. Этому мешала марксистская установка, отождествлявшая родовую организацию кочевников с первобытностью, а род — как исключительно первобытную форму социальности. К сожалению, ситуация с родовой организацией казахов остается до сих пор нерешенной*. В некоторой степени проблема усложняется стремлением ряда исследователей привнести в традиции евразийского кочевниковедения материалы ав- страловедения и африканистики. Нерешенность проблем рода и родовой организации никоим образом не компенсируется и за счет актуализации исследований по патронимии. Ряд проблем, существующих в современной историографии, можно *Нам неоднократно приходилось писать о специфике многих социокультурных институтов казахского общества и значений рода и родства в особенности/см.: Артыкбаев Ж. О. Казахское общество в Х1Хв.: традиции и инновации/. На сегодняшний день наша позиция по многим проблемам социальной организации казахов, в связи с изучением функционального значения родства иродовой структуры отражается в публикациях моего ученика М. С.Жакина /см.: Жакин М. С. Функциональное значение принципа родства и родовой структуры в этносистеме кочевой цивилизации казахов/по материалам XVIH-XIX вв./. Автореферат дисс. на соискание уч. степени канд. ист. наук. — Алматы, 2001/. 227 иллюстрировать на примере анализа некоторых оценок казахстанских этнологов. В них, несмотря на постоянную критику, явно наблюдается приверженность авторов к марксистским постулатам советской исторической науки, а также сверхмодное увлечение различными тенденциями в западных этнографических исследованиях, прямое заимствование результатов из африканистики и т.д. Одним словом, все это можно объяснить следствием господства эклектики и слабости теоретических разработок в наших гуманитарных науках. Далек от понимания специфики социальной организации кочевников такой исследователь «кочевой цивилизации казахов», как Н.Э.Масанов. По его мнению, родовая организация существует только как абстракция /поскольку австралийского рода здесь нет/: «Особый интерес привлекает генеалогическая организация, — пишет Н.Э.Масанов, — которая существует только в общественном сознании, но в действительности нигде и никогда не ведет к возникновению реальной общности. Объективно мы можем говорить о ге- неалогических сегментах, например, внутри семьи у кочевников-казахов /отец и его дети до их выделения, после которого они прекращают свое существование/» /175. — С. 132/. Модель социальной организации, построенная Н.Э.Ма-сановым, основывается на «ведущих», «приоритетных», по его мнению, отношениях — экономических. Они, как определяющая система координат, влияют на все многообразие взаимоотношений между людьми в процессе общественной жизни и в их отношениях с окружающей природой. Данная концепция целиком построена на примате материального, вещественного над другими ценностями. К тому же его монография построена на изучении экономической жизни казахского общества конца XIX — начала XX в.в.* *В публицистических статьях Н. Э. Масанов придерживается диаметрально противоположной позиции. Он постоянно обвиняет современных казахов в приверженности родовым порядкам, к определенным родам и т.д. 228 Открытие Н.Э.Масанова, к сожалению, не произволе переворот в исторической науке. Те положения материалистического понимания истории, относящиеся ко всей писаной истории и гласящие, что все социальное формируется экономиче-кой системой, и противоречия в социальной сфере, в первую очередь, диктуются классовыми интересами живут в сознании многих историков. Причем наше понимание и восприятие марксизма можно отнести к категории вульгарных, поскольку сильно искажает суть этого учения. Обратимся к «Введению к критике политической экономии»: «Если речь идет о производстве, то всегда речь идет о производстве на определенной ступени общественного развития — о производстве общественных ин-дивидиумов.Производство вообще есть абстракция, но абст- ракция понятная, поскольку она действительно выдвигает общее, фиксирует его и тем самым избавляет нас от повторений… Определения, прикладываемые ко всякому производству вообще, как раз и должны быть отброшены, чтобы за единством не были забыты существенные различия. Это может случиться уже потому, что как субьект — человечество, так и объект — природа, являются теми же самыми. В этом игнорировании различий лежит, например, вся мудрость современных экономистов, утверждающих вечность и гармонию существующих социальных отношений и доказывающих, что никакое производство невозможно без орудия производства, хотя бы этим была только рука, и что никакое производство невозможно без предшествующего накопления труда, хотя бы этот труд представлял собою всего лишь сноровку, которую рука дикаря приобрела и закрепила путем повторных упражнений. Капитал, между прочим, есть такое ору- дие производства, он также является результатом предшествующего объектированного труда» /172..- С.43/. Сами по себе хозяйственные отношения и община как базовая опора в понимании хозяйственных отношений не существует вне родовой организации у степных народов. О казахах начала XX в. Н. А. Логутов пишет: «Какую бы сторону, как об- щественной, так и семейной жизни того времени мы не взяли 229 — мы всюду сталкиваемся с всеобъемлющим значением рода» /159.-С.46/. В сущности, кочевой род и является хозяйственной единицей, без чего невозможно функционирование общества. Но социальные ценности зависят не только от существующих хозяйственных, экономических отношений. Основные социальные ценности общества выработаны в основной сфере их деятельности, т.е. в сфере родства. Вся конструкция социаль-i юй организации построено по типу родственных отношений. Только на высших уровнях социальной организации отношения родства заменены политическими отношениями, носящими несколько ритуальный характер. Только верхняя часть айсберга завершающая социальную конструкцию свидетельствует о том, что социальная организация перекрывает существующие родственные отношения и выходит за пределы его. Происходит переплетение двух форм связей — политических и родственных. Осмыслению специфики социальной организации народов Великого степного пояса мешает и недопонимание со стороны многих исследователей особенности природы кочевого рода. Исследователи, в частности тот же Н.Э.Масанов, отрицая всеобъемлющую роль кочевого рода, в первую очередь, исходит от априори неправильного отождествления кочевого рода с первобытным. Он неоднократно пытается найти у казахов атрибуты кровнородственного рода первобытности охотников и собирателей эпохи камня: «Даже понятие «родового кладбища» на поверку оказывается мифом, поскольку рядом с мужем у всех кочевников захоронивается его жена, являющаяся членом совершенно иного генеалогического линиджа, а не его сестра — член его генеалогического сегмента, которая в свою оче- редь захоронена на совсем другом кладбище — рядом со своим мужем. Поэтому рода нет и никогда не было в природе, но был и до сих пор есть у некоторых народов генеалогический счет родства»/175. — С. 132/. Жаль, но в существующих трудах по африканской или же австралийской общине готовые рецепты по анализу социаль- 230 ной организации степных народов Евразии отсутствуют. Вопреки Н.Э.Масанову мы можем заявить, что род и генеалогические связи были у степных народов. Но они существовали в форме социальной организации. Родовое начало выступает основополагающим условием существования данной социальной организации. Безусловно, среди внешних черт родовой организации, ярко проявляемых в экономической сфере, в хозяйственной и совместной деятельности сородичей, легко об- наруживается и поддается изучению община. В самом деле, эти признаки не всегда отражают внутреннюю суть и сущность родовой организации и ее культуры. Так называемые внутренние связи родовой организации степных народов гораздо сложнее изучать. Поскольку в целом, они представляют собой отражение самодостаточной этносоциальной организации. В основе этносоциальной организации лежат различные типы и уровни социальных связей, проходящих по линиям территориальной, потестарно-политической, хозяйственной структур. Генерализирующей линией в этом клубке сложных взаи- моотношений служат отношения и система родства. Род у степных народов основывается на родстве уже отдаленном от природы, благодаря тому он призван регулировать все разнообразие форм существования этноса. Род, являясь стержнем этносоциальной организации, превращается в универсальный принцип. Таким образом, в общественном плане кочевой род больше считается политической единицей, т.е. явлением совершенно другого порядка, чем кровнородственные группы первобытности. Это достаточно ярко иллюстрируется на примере взаимоотношения казахских родов, которые имеют стратифицированный характер. В каждом из казахских жузов есть поколения, претендующие на старшинство в данном союзе /см. соответ- ствующие разделы/. На примере Младшего жуза, где старшинство поколения Алим-улы над остальными четко оговаривается в различных фольклорных источниках, служащих прецен-дентом в общественно-политической жизни, Л.Мейер пишет: «Во время бывших народных сеймов первородство алимулин- 231 цев строго соблюдалось, их мнения и приговоры были обязательны для байулинцев и семиродцев, но не наоборот, на приговор бия семиродского и байулинского в частном деле можно было аппелировать бию алимулинскому, и он имел право уничтожить приговор» /180. — С.4/. В изучаемой нами этносоциальной организации генеалогические связи играли по сути роль административно-территориальных отношений и фактически служили гарантией ста- бильности кочевого общества. В принципе, форма социальной организации, потестарно- политический строй и традиционные социальные отношения во многих элементах воспроизводят существующие формы связи между родами. Социальная организация — явление сложного порядка, чем мы предполагаем, и наши поверхностные представления не всегда соответствуют действительному положению вещей. В первую очередь, это относится к такому важному составляющему социальной организации казахов как сословия. Необходимо уточнить, что под этим термином следует понимать различные группы элитарного характера, вошедшие в состав казахского общества с четко определенными правами и обязанностями. Для каждой из этих групп кроме определенного социального статуса свойственны и специфические формы этнографического поведения /включая особенности материального плана/. Сословный фактор в казахском обществе существенно дополняет родовую организацию, особенно в части определения социальных статусов определенных групп. Социальное положение человека в казахском обществе, да и в кочевых обществах вообще, определяется в большинстве не столько имущественным положением, сколько принадлежностью к тому или иному социальному слою. Многие специфические черты социальной организации народов Великого степного пояса проясняются при анализе структуры существующих сословных групп. В этом плане ка- захский материал представляет оригинальную возможность для реконструкции наиболее сложных социальных систем кочевников Евразии. 232 Социальная организация Великого степного пояса может быть понята при внимательном отношении к тем маргинальным регионам, которые входили в состав, или находились под влиянием кочевников Великой степи. В ее структуру фактически постоянно входили южные регионы — Туркестано-Таш-кентский и спорадический Мавераннахр, на востоке — Восточный Туркестан, Кашгария и другие города, Поволжье, Северный Кавказ и Южная Сибирь. Для внутреннего строя кочевников характерны некоторые элементы эгалитаризма и родовой демократии. Но в их взаимоотношениях с оседлыми, составляющими эти принципы, абсолютно не действуют, наоборот их можно характеризовать как неравнозначные, неравноценные. Большинство этих регионов существовало в качестве постоянных данников, обязанных за защиту и мир расплачиваться материально. В то же время, кочевники и оседлые народы -полноценные составляющие одной социальной организации, игроки, действующие в одном поле. Как в политическом, так и в социальном плане взаимоотношения кочевников Великой степи с различными этническими группами в маргинальных /периферийных/ территориях нельзя рассматривать как взаи- моотношение с внешним миром. Социальная организация кочевников Великого степного пояса Евразии всегда в свой состав включала ряд общин, не укладывающихся в привычные рамки кочевого рода, не входящих в родовую организацию или в известные сословные группы. Так, в эпоху средневековья в южных оазисах обитали согдийские общины, органически вошедшие в состав древнетюр-кских государств. Исторические источники средневековья говорят о расширении зоны влияния согдийских купцов при некоторых каганах, когда передовые группы согдийских поселений смело идут на заселение территории северных степей: Сибири, Монголии, Восточного Туркестана и т.д. В новое время основное население южных городов и поселений составляли сарты, занимавшиеся активной торговлей в самых глубинных степных районах. В социально-этническую организацию казахов входили десятки субэтнических групп, стоявшие вне 233 родовой организации и вне основных районов обитания кочевых племен. Внутри Великой степи всегда находились группы еще не включенные в генеалогическую организацию казахов и потому еще не пользующиеся всеми прерогативами постоян- ных компонентов социальной системы. Таким образом, суть и содержание социальной организации могут быть выявлены только при подробнейшем изучении всех ее составляющих. Одним только определением ее структуры как «сегментарночггратифицированной» — этот вопрос не решить. В то же время нельзя сбрасывать со счетов и имущественные моменты: благосостояние, определяющее во многом логику действия различных социальных групп. Однако, изучение социальной организации требует эволюционного подхода /учета исторического времени/